В понедельник, 18 апреля, евродепутат Яна Тоом в прямом эфире ответила на вопросы журналиста портала Rus.Postimees Елены Повериной.
– Недавно мэр Нарвы Катри Райк говорила в нашей студии о болезненной тишине в обществе и не исключала появления к осени трех лагерей недовольных: эстонцев, русских и украинцев. Как нам этого избежать?
– Катри Райк, думаю, несколько смягчила углы. Эти группы уже есть, мы все это видим. Мы видим, что беженцев, которых мы принимаем – и правильно делаем, – кое-кто пытается использовать во внутриполитической игре. Беженцы почти все русскоязычные, из русскоязычных городов, и ехали они именно к нам, потому что в Эстонии многие вещи можно делать на русском языке. Теперь образовалась группа политиков, которые как бы от лица беженцев нам говорят: украинцев надо отправить в эстонские школы и так далее. Это безобразие, когда людей, которые спаслись от бомбежек, используют, когда их втягивают во внутреннюю политику, говорят от их имени, не имея на это никакого мандата, – беженцы в нашем обществе никак не представлены.
– Что должны, чего не должны делать политики?
– Мне кажется, нужно прикладывать усилия к сохранению гражданского мира, а с этим у нас плохо. Катри Райк говорила об оглушительной тишине – но мы же сами создаем для этого предпосылки. У нас же идет чистая охота на ведьм. В моем таллиннском бюро каждую неделю проходит бесплатный прием юристов, и в минувший четверг из десяти обратившихся трое были те, кому их мнение вышло боком. Например, к нам обратилась студентка Академии внутренней безопасности. Ее эксматрикулировали со второго курса – не потому что у нее неправильная позиция по Украине, а потому что у нее нет позиции по Украине. То, что происходит, – чудовищно. Люди боятся высказаться. Я могу быть с ними не согласна, но хочу спорить и говорить с этими людьми. А если мы людей давим, они, естественно, молчат. Вот вам и оглушительная тишина.
– Как сделать так, чтобы настороженное отношение не переросло в открытое противостояние?
– Мне кажется, что у нас не хватает специалистов по кризисной коммуникации. При принятии любых решений вообще-то полагается делать анализ последствий. И в столь хрупкой ситуации этот анализ должен быть сделан с учетом того, что об этом подумают люди, как они себя поведут. Мы все знаем: у нас есть группа населения, симпатизирующая тому, что делает Россия в Украине. Не думаю, что им нравится то, что они видят в репортажах. Дело в том, что наше государство их как бы отталкивает: «Мы вам не доверяем, вы носите неправильные символы, вы ходят к Бронзовому солдату». Но им же надо себя с чем-то соотнести. Совершенно безграмотное поведение со стороны государства. Провокации, которые мы сейчас видим, – они идут с другой стороны. Сегодня кто-то пытался отпилить звезды у Бронзового солдата – и вряд ли это были люди, которым отменили «Бессмертный полк». Всё это вместе – очень токсичный компот.
Я прочла в газете Politico слова руководителя исследований Международного центра обороны и безопасности Дмитрия Теперика: среди русскоязычных небольшая группа поддерживает Путина, небольшая группа поддерживает Украину, а остальные еще не определились. Это ерунда на постном масле, «не определились» – это первая группа, если бы эти люди поддерживали Украину, они об этом говорили бы безбоязненно. Об этом можно говорить вслух и смело, а вот если ты сомневаешься – лучше помолчать. Наши люди это выучили. Но мы рискуем создать немаленькую общину, которая будет ощущать, что она никак не представлена и с ней никак не считаются. И это большой риск для безопасности.
– Как вы относитесь к предложениям политиков временно смягчить закон о языке – но не для всех?
– Мне трудно быть солидарной с этой риторикой: «Нам 30 лет ничего не дают, а вот им сразу дали!» Я перед тем, как идти к вам, открыла шкаф – что мне надеть в студию? У меня сколько-то платьев, сколько-то туфель. У беженцев – нет ничего. Они приехали к нам без ничего. Сравнивать нас – любых нас – и военных беженцев неэтично. А мы же еще и не хотим платить им пособия – то есть они будут сидеть и учить эстонский язык? Сколько времени это у них займет? У нас есть люди, которые не выучили язык за тридцать лет. Мы все это время готовы беженцев содержать? Так что я все-таки за эту инициативу. Более того, я считаю, что любая течь в системе подавления иноязычных – хороша.
– Как на фоне этих настроений избежать разговоров о неравном обращении? Тот же Департамент полиции нам меняет документам долго, а для беженцев находит быстрые решения. В эстонские школы местным русским попасть нелегко – а для украинцев двери открыты...
– Этих вопросов не надо избегать. Об этом надо говорить. Мы в пятницу, 22 апреля, едем с Александром Астровым и Антоном Алексеевым в Нарву и хотим там поговорить о войне, о мире, о гражданском мире и так далее. Сейчас политики должны как можно больше говорить с людьми, чтобы понять, чего люди хотят. Помните, у Евгения Шварца: убить дракона – невозможно, отрубаешь одну голову, вырастает другая. Борясь с агрессией путинского режима, мы становимся подобны этому режиму. У Путина принуждение к миру – а у нас принуждение к правильному образу мысли. И это плохо кончится.
Я осуждаю агрессию России на Украине, для меня это абсолютно неприемлемо, я поддерживаю Украину. И я знаю, что мои избиратели так не думают. Но это не значит, что я должна их выкинуть и сказать: ой, вы знаете, у меня тут какие-то плохие избиратели попались, я других себе поищу. У людей есть беды и проблемы, ими надо заниматься. И это не только отдельные политики должны делать – это должно делать государство. Мы не можем себе выбирать людей: с этими мы работать будем – а с этими нет.
Я понимаю, что моя позиция среди больших групп русскоязычного населения непопулярна. Поэтому я и еду в Нарву – я хочу поговорить с людьми. Объясню, из чего я исхожу, послушаю людей. Я верю в силу диалога.
– Можно ли справиться с напряжением путем запрета всего русского – от кроссвордов до Солженицына, Рахманинова и Чайковского?
– Конечно, нет. Это абсолютная ерунда. В Италии был чудесный случай: в одном университете из-за война отменили курс по Достоевскому. И заменили его курсом по Булгакову. Потому что Булгаков жил в Киеве. Кто читал «Белую гвардию», тот помнит, что Булгаков не был большим поклонником украинского языка. Представление о правильном и неправильном – оно какое-то искривленное.
У нас три года не было культурного сотрудничества, а теперь, видимо, пропадут даже мультфильмы с русским дубляжом. Происходит своего рода выдавливание – причем только здесь. Моя дочь учится в Лёвенском университете в Бельгии, им ректор разослал письмо: у нас есть русские и белорусские студенты, они не несут никакой ответственности, мы понимаем, что это не их вина, мы – одна семья, академическое заведение... Там поддерживают гражданский мир. А у нас – нет. И это безграмотная коммуникация.
– Стоит ли составлять списки запрещенных артистов?
– Если мы говорим о запретах, хотелось бы четких критериев – что можно, чего нельзя. С точки зрения тех, кто привозит артистов, такой список им бы сильно помог. Могу себе представить, что чувствует сейчас человек, собиравшийся привести Анну Нетребко: деньги вложены, аренда оплачена, договоры заключены – и вдруг мы не хотим Нетребко. И что теперь? Это же малый бизнес, это налогоплательщики. Государство должно давать им четкие сигналы, так что идея списка – она не самая плохая. Но лучше, конечно, вообще без запретов обойтись.
– Не получится ли так, что опасения тех же нарвитян – что они станут здесь людьми третьего сорта – подтвердятся?
– Я думаю, это в руках самих местных русских. Я знаю из первых рук – от беженцев, от моих детей, которые волонтерят, – беженцы ехали к нам. К нам с вами, а не к эстонским политикам. И если мы будем нормально с ними общаться, мы найдем общий язык – и ничего плохого не случится. Главное – не позволить никому нас с несчастными беженцами столкнуть лбами. Есть политические силы, которые под сурдинку попытаются решить русский вопрос окончательно и бесповоротно. Да, любая национальная община – осколок империи – воспринимается как риск безопасности. И снова эта песня: «Видите, сколько русского ни корми, он всё в лес смотрит!.. Закрыть школы! Закрыть детсады! Всё запретить!» Таких попыток точно станет больше. И спасибо надо сказать, увы, Российской Федерации – когда происходит какая-то ерунда с той стороны границы, на нас она отзывается самым болезненным образом.
– В этом году исполняется 15 лет события «бронзовой ночи» – как избежать провокаций?
– Это вопрос к полиции. Я думаю, что провокации, к сожалению, будут.
– А как вести себя СМИ?
– Со СМИ интересная штука: круг тех, кто получает слово, очень узок, и представлена только одна сторона. Наши СМИ стали, как говорил Ленин, коллективным пропагандистом и агитатором. И это не вызывает доверия.
– Парламент обсуждает вопрос о запрете пророссийской символики – может ли дело дойти до запрета возлагать к Бронзовому солдату те же гвоздики?
– Мне лично всё равно, что возлагать, – гвоздики и ромашки. Попытки всё запретить, боюсь, конечно, будут.
Полностью интервью Яны Тоом смотрите здесь.