О том, что представляет собой Европарламент и о своей работе в нем в интересах Эстонии рассказывает «Cтолице» депутат Европарламента Яна Тоом.
Насколько повлияла на вас работа в Европарламенте?
Надеюсь, что повлияла. Расширила кругозор – звучит банально, но это факт. Здесь совершенно иная политическая культура, которой в Эстонии научиться нельзя.
Признаюсь, что довольно трудно довести до людей, чем и зачем мы там занимаемся. Своя рубашка ближе к телу, а если она коротенькая и дырявая, то ближе вдвойне. Но я думаю, что мандат Европарламента – это очень большой знак доверия и надежды избирателей. И мы в самом деле работаем на наши страны. Есть такое мнение, что евродепутаты слишком дорого обходятся налогоплательщикам. Так вот, я скажу, что один депутат Европарламента обходится одному налогоплательщику Европы в три евро в год.
Сотрудничают ли фракции Европарламента между собой? Насколько возможна там любимая тактика «асфальтового катка» здешней правящей коалиции, которая с ходу проваливает все, включая необходимые для развития страны, предложения оппозиции?
Фракции Европарламента, безусловно, в основном доверяют друг другу. Но и здесь есть удивительная особенность, которая показалась мне знакомой. Очень трудно иметь дело с соцдемами. Договориться – легко. Добиться, чтобы они что-то сделали – более чем сложно. Правда, я не могу огульно обобщать; лучший мой товарищ в Европарламенте Андрей Мамыкин из Латвии – социал-демократ, но в целом с этой фракцией очень трудно иметь дело. Хотя их можно понять ведь социал-демократы - это очень пестрая и очень большая фракция Европарламента, их немногим меньше двухсот человек из 761. Самая крупная фракция – Европейская народная партия, это национал-консерваторы, в нее, в частности, входит Тунне Келам, затем следуют социал-демократы. В нашей фракции 67 человек.
Либералов?
Мы называемся «Альянс либералов и демократов». И это аргумент, который я недавно освоила. И когда я голосую против решений фракции, затрагивающих какие-нибудь минимальные социальные стандарты, и меня спрашивают: «Ты что же, не либерал?», я отвечаю: «Нет, я демократ!». И на этом наша полемика заканчивается.
У наиболее «зубастых» фракций единство доходит до ста процентов. У нас 93. И эти 7 – мои проценты в части антироссийских санкций, социальных стандартов и т.п. Но коллеги относятся к моей позиции с пониманием. Правило у нас во фракции одно: объясни свою точку зрения и голосуй, как считаешь нужным. Еще можешь кого-то убедить по ходу. Мне нравится такая практика. Если считаешь себя либералом, не пристало кого-то бить по пальцам за то, что он не ту кнопку нажал.
Проблема прав национальных меньшинств остается в числе первостепенных вопросов или понемногу ушла на второй план?
Проблема прав человека не может быть второстепенной. Права человека усиленно обсуждаются Евросоюзом со странами-кандидатами накануне их вступления в ЕС. Мне это напоминает посещение невестой салона красоты. Потом она, уже в качестве жены, может шататься по квартире в халате, нечесаная, не накрашенная, но в день свадьбы должна быть красивой. Когда мы уже вышли на общую кухню, мало кого волнует, как у нас дела. Но привлечь внимание, конечно, можно, и мы это делаем, но эффективность уже не та, как при вступлении. Двойные стандарты процветают. Как, впрочем, везде.
Совет Европы каждый год готовит отчет о состоянии прав человека в мире. На основании этого рапорта мы принимаем резолюцию. Но мы обращаемся с этим отчетом, как с меню в ресторане. Выбираем из него самые «вкусные» моменты - на них и обращаем внимание.
В этой резолюции парламент попенял Лукашенко за то, что тот хотел отменить в Белоруссии мораторий на смертную казнь, но как-то не заметил, что в США смертную казнь никто не отменял. Ни разу не назвали Саудовскую Аравию, где творятся вообще ужасные вещи.. В резолюции были и правильные вещи, но в целом она оказалась очень далека от действительности. Так что я голосовала против.
Но, тем не менее, вести в Европарламенте борьбу есть смысл?
Есть! Во-первых, я могу сказать смело – это заслуга не только моя, но и моя тоже – что в Европарламенте каждый знает, что в Эстонии есть апатриды. Раньше об этом евродепутаты понятия не имели.
Они не знали о существование серых «алиенс-паспортов»?
Не знали. Они слышали, что есть сколько-то людей, до сих пор не определившихся с гражданством. Теперь они знают, что у нас есть апатриды, есть проблемы с русской школой.
В социальной комиссии я постоянно поднимаю вопрос, связанный вот с чем. Одно из основных наших достижений – свободное перемещение рабочей силы, товаров и услуг. Я все время пытаюсь найти дефиницию: где кончается свободное перемещение и где начинается миграция. К нам все-таки перемещаются специалисты из других стран, но основной барьер на их пути – наши языковые требования. И я надеюсь, что комиссия примет меры по этому поводу. Оперируя европейским набором ценностей, можно реально разрешить проблемы, которые беспокоят моего избирателя.
Одна из самых острых проблем, связанных с перемещением - проблема беженцев из «горячих точек». Ваше мнение по этому вопросу?
Европа с этой проблемой давно уже не справляется. В комиссии по культуре, в которой я тоже состою, поднимался вопрос, как интегрировать беженцев. Все предложения были до боли знакомы. «Мы придем в лагеря беженцев и расскажем о наших традициях». Я говорю – толку не будет. Мы не можем от взрослых людей требовать, чтобы они вели себя так, как мы хотим. Мы разбомбили их дома, а не наоборот. Мы уничтожили их дома, и они приехали сюда с ненавистью в сердце. А мы пойдем к ним читать лекции о том, как хорошо себя вести!
Надо помогать людям, которые находятся в лагерях беженцев на той стороне. Надо сотрудничать со всеми, кто может победить ИГ.
А как охарактеризовать наших, которые заявили, что никак не будут сотрудничать с Россией в борьбе против ИГ?
- «Наши» хотят одновременно влезть на елку и не ободрать себе нежные части тела. У них, с одной стороны, есть пафосное объяснение: мол, с этой «кровавой гэбнёй» мы на одном поле не сядем. А с другой – надежда на то, что Эстония такая маленькая, что ИГ ее не заметит. Но это страусиная политика.
Вы баллотировались в Рийигикогу в Ида-Вирумаа и блестяще выиграли. Чем стали для вас этот регион и, в особенности, Нарва?
Нарва – это место, которому я обязана отдать свой долг. Если люди оказывают тебе такое доверие, ты им сильно должен.
Северо-Восток, конечно, регион заброшенный; государство не занималось им много-много лет. И когда я об этом говорю, эстонские коллеги на меня шикают: мол, я неправильно понимаю вещи. Северо-Восток – регион русский, и в этом все дело. Огромная утечка мозгов, рук – и это губительно. При этом, согласно переписи населения, здесь самый высокий процент людей с высшим образованием – 54% взрослого населения. Это колоссальный потенциал. Но когда идешь по улице и видишь промерзшие многоквартирные дома с заколоченными окнами – свет только в двух-трех квартирах, понимаешь, до чего довели эту землю. Там дикие проблемы в квартирных товариществах, так как две-три семей не могут оплачивать содержание всего дома. Когда-то россияне покупали там недвижимость, чтобы иметь шенгенские визы, но теперь у них нет денег, квартиры числятся за ними, но они не платят за коммунальные услуги – и поди разыщи их!
У нас в стране огромная проблема – отсутствие энергетической политики. Шахтеров увольняют. И будут сокращать впредь. А Eesti Energia вместо того, чтобы развивать этот регион, инвестирует в добычу сланца в штате Юта и в Иордании, а потом выясняется, что в Иордании нет воды, и добыча сланца там невозможна. И на волне этого безобразия увольняют шахтеров!
Другой пример – Министерство окружающей среды, которое по недоразумению заведует шахтами. Как вы понимаете, из названия министерства следует, что оно должно охранять окружающую среду – и оно стало закрывать шахты.
Кейт Пентус-Розиманнус, будучи министром, повысила налоги на загрязнение окружающей среды. Мол, мы наполним этим бюджет. Но они не привязаны к ценам на нефть. А когда упала цена на энергоносители, невыгодно стало добывать сланец, так как налоги выше, чем прибыль. В результате – банкротство предприятия, увольнения на VKG, Nitrofert и предприятиях Eesti Energia. И никого это не волнует.
Регион в ужасном положении, и точечными наездами министров и обещаниями промпарков его проблемы не решить. Нам нужна другая налоговая политика, другая региональная политика. И люди, готовые биться за это!
Насколько повлияла на вас работа в Европарламенте?
Надеюсь, что повлияла. Расширила кругозор – звучит банально, но это факт. Здесь совершенно иная политическая культура, которой в Эстонии научиться нельзя.
Признаюсь, что довольно трудно довести до людей, чем и зачем мы там занимаемся. Своя рубашка ближе к телу, а если она коротенькая и дырявая, то ближе вдвойне. Но я думаю, что мандат Европарламента – это очень большой знак доверия и надежды избирателей. И мы в самом деле работаем на наши страны. Есть такое мнение, что евродепутаты слишком дорого обходятся налогоплательщикам. Так вот, я скажу, что один депутат Европарламента обходится одному налогоплательщику Европы в три евро в год.
Сотрудничают ли фракции Европарламента между собой? Насколько возможна там любимая тактика «асфальтового катка» здешней правящей коалиции, которая с ходу проваливает все, включая необходимые для развития страны, предложения оппозиции?
Фракции Европарламента, безусловно, в основном доверяют друг другу. Но и здесь есть удивительная особенность, которая показалась мне знакомой. Очень трудно иметь дело с соцдемами. Договориться – легко. Добиться, чтобы они что-то сделали – более чем сложно. Правда, я не могу огульно обобщать; лучший мой товарищ в Европарламенте Андрей Мамыкин из Латвии – социал-демократ, но в целом с этой фракцией очень трудно иметь дело. Хотя их можно понять ведь социал-демократы - это очень пестрая и очень большая фракция Европарламента, их немногим меньше двухсот человек из 761. Самая крупная фракция – Европейская народная партия, это национал-консерваторы, в нее, в частности, входит Тунне Келам, затем следуют социал-демократы. В нашей фракции 67 человек.
Либералов?
Мы называемся «Альянс либералов и демократов». И это аргумент, который я недавно освоила. И когда я голосую против решений фракции, затрагивающих какие-нибудь минимальные социальные стандарты, и меня спрашивают: «Ты что же, не либерал?», я отвечаю: «Нет, я демократ!». И на этом наша полемика заканчивается.
У наиболее «зубастых» фракций единство доходит до ста процентов. У нас 93. И эти 7 – мои проценты в части антироссийских санкций, социальных стандартов и т.п. Но коллеги относятся к моей позиции с пониманием. Правило у нас во фракции одно: объясни свою точку зрения и голосуй, как считаешь нужным. Еще можешь кого-то убедить по ходу. Мне нравится такая практика. Если считаешь себя либералом, не пристало кого-то бить по пальцам за то, что он не ту кнопку нажал.
Проблема прав национальных меньшинств остается в числе первостепенных вопросов или понемногу ушла на второй план?
Проблема прав человека не может быть второстепенной. Права человека усиленно обсуждаются Евросоюзом со странами-кандидатами накануне их вступления в ЕС. Мне это напоминает посещение невестой салона красоты. Потом она, уже в качестве жены, может шататься по квартире в халате, нечесаная, не накрашенная, но в день свадьбы должна быть красивой. Когда мы уже вышли на общую кухню, мало кого волнует, как у нас дела. Но привлечь внимание, конечно, можно, и мы это делаем, но эффективность уже не та, как при вступлении. Двойные стандарты процветают. Как, впрочем, везде.
Совет Европы каждый год готовит отчет о состоянии прав человека в мире. На основании этого рапорта мы принимаем резолюцию. Но мы обращаемся с этим отчетом, как с меню в ресторане. Выбираем из него самые «вкусные» моменты - на них и обращаем внимание.
В этой резолюции парламент попенял Лукашенко за то, что тот хотел отменить в Белоруссии мораторий на смертную казнь, но как-то не заметил, что в США смертную казнь никто не отменял. Ни разу не назвали Саудовскую Аравию, где творятся вообще ужасные вещи.. В резолюции были и правильные вещи, но в целом она оказалась очень далека от действительности. Так что я голосовала против.
Но, тем не менее, вести в Европарламенте борьбу есть смысл?
Есть! Во-первых, я могу сказать смело – это заслуга не только моя, но и моя тоже – что в Европарламенте каждый знает, что в Эстонии есть апатриды. Раньше об этом евродепутаты понятия не имели.
Они не знали о существование серых «алиенс-паспортов»?
Не знали. Они слышали, что есть сколько-то людей, до сих пор не определившихся с гражданством. Теперь они знают, что у нас есть апатриды, есть проблемы с русской школой.
В социальной комиссии я постоянно поднимаю вопрос, связанный вот с чем. Одно из основных наших достижений – свободное перемещение рабочей силы, товаров и услуг. Я все время пытаюсь найти дефиницию: где кончается свободное перемещение и где начинается миграция. К нам все-таки перемещаются специалисты из других стран, но основной барьер на их пути – наши языковые требования. И я надеюсь, что комиссия примет меры по этому поводу. Оперируя европейским набором ценностей, можно реально разрешить проблемы, которые беспокоят моего избирателя.
Одна из самых острых проблем, связанных с перемещением - проблема беженцев из «горячих точек». Ваше мнение по этому вопросу?
Европа с этой проблемой давно уже не справляется. В комиссии по культуре, в которой я тоже состою, поднимался вопрос, как интегрировать беженцев. Все предложения были до боли знакомы. «Мы придем в лагеря беженцев и расскажем о наших традициях». Я говорю – толку не будет. Мы не можем от взрослых людей требовать, чтобы они вели себя так, как мы хотим. Мы разбомбили их дома, а не наоборот. Мы уничтожили их дома, и они приехали сюда с ненавистью в сердце. А мы пойдем к ним читать лекции о том, как хорошо себя вести!
Надо помогать людям, которые находятся в лагерях беженцев на той стороне. Надо сотрудничать со всеми, кто может победить ИГ.
А как охарактеризовать наших, которые заявили, что никак не будут сотрудничать с Россией в борьбе против ИГ?
- «Наши» хотят одновременно влезть на елку и не ободрать себе нежные части тела. У них, с одной стороны, есть пафосное объяснение: мол, с этой «кровавой гэбнёй» мы на одном поле не сядем. А с другой – надежда на то, что Эстония такая маленькая, что ИГ ее не заметит. Но это страусиная политика.
Вы баллотировались в Рийигикогу в Ида-Вирумаа и блестяще выиграли. Чем стали для вас этот регион и, в особенности, Нарва?
Нарва – это место, которому я обязана отдать свой долг. Если люди оказывают тебе такое доверие, ты им сильно должен.
Северо-Восток, конечно, регион заброшенный; государство не занималось им много-много лет. И когда я об этом говорю, эстонские коллеги на меня шикают: мол, я неправильно понимаю вещи. Северо-Восток – регион русский, и в этом все дело. Огромная утечка мозгов, рук – и это губительно. При этом, согласно переписи населения, здесь самый высокий процент людей с высшим образованием – 54% взрослого населения. Это колоссальный потенциал. Но когда идешь по улице и видишь промерзшие многоквартирные дома с заколоченными окнами – свет только в двух-трех квартирах, понимаешь, до чего довели эту землю. Там дикие проблемы в квартирных товариществах, так как две-три семей не могут оплачивать содержание всего дома. Когда-то россияне покупали там недвижимость, чтобы иметь шенгенские визы, но теперь у них нет денег, квартиры числятся за ними, но они не платят за коммунальные услуги – и поди разыщи их!
У нас в стране огромная проблема – отсутствие энергетической политики. Шахтеров увольняют. И будут сокращать впредь. А Eesti Energia вместо того, чтобы развивать этот регион, инвестирует в добычу сланца в штате Юта и в Иордании, а потом выясняется, что в Иордании нет воды, и добыча сланца там невозможна. И на волне этого безобразия увольняют шахтеров!
Другой пример – Министерство окружающей среды, которое по недоразумению заведует шахтами. Как вы понимаете, из названия министерства следует, что оно должно охранять окружающую среду – и оно стало закрывать шахты.
Кейт Пентус-Розиманнус, будучи министром, повысила налоги на загрязнение окружающей среды. Мол, мы наполним этим бюджет. Но они не привязаны к ценам на нефть. А когда упала цена на энергоносители, невыгодно стало добывать сланец, так как налоги выше, чем прибыль. В результате – банкротство предприятия, увольнения на VKG, Nitrofert и предприятиях Eesti Energia. И никого это не волнует.
Регион в ужасном положении, и точечными наездами министров и обещаниями промпарков его проблемы не решить. Нам нужна другая налоговая политика, другая региональная политика. И люди, готовые биться за это!
Интервью взял Борис Тух