«Эстония выслала очередного провокатора». Возможно, сообщения такого рода мы слышали бы сегодня реже, если бы лет пять назад жители Эстонии подали петицию в Европейский парламент по поводу нарушения законодательного положения, касающегося презумпции невиновности, считает европарламентарий от Эстонии Яна Тоом. Интервью с ней опубликовано на gazeta.ee.
По словам Яны Тоом, комитет по петициям в Европарламенте получает до 2000 петиций в год из Испании. Жители же Эстонии не спешат обращаться в ЕП, даже если чувствуют, что назрела большая проблема.
Корреспондент «Нарвской газеты» вместе со своей коллегой – редактором Радио 4 Галиной Шустровой подробнее побеседовали на эту тему с европарламентарием, членом парламентской фракции Renew Europe и заместителем председателя комитета по петициям Яной Тоом в рамках пресс-тура для русскоязычных журналистов Эстонии в Брюссель. Пресс-тур был организован бюро евродепутата Яны Тоом 7-8 декабря. Помимо участия в конференции «Новый железный занавес: влияние на права граждан» (см. публикацию в «НГ» № 50 за 15 декабря), журналисты знакомились с формой деятельности депутатов в Европарламенте, в частности, участием в работе различных комитетов и делегаций.
20 лет, и ничего не изменилось
Яна Тоом входит в четыре комитета Европейского парламента: комитет по петициям, комитет по регионам, законодательный комитет, комитет по основным правам человека.
– Яна, расскажите, пожалуйста, какие петиции приходят из Эстонии, и приходят ли?
– Из Эстонии приходит очень мало петиций. И большинство из тех, что были, помогало подать мое бюро, которое работает в Таллинне. Наши люди практически ничего не знают о механизме подачи петиций и не очень ему доверяют. Причина – очень долгая бюрократия. У нас есть открытые петиции, поданные еще в 2001 году. Да, к сожалению, бывают ситуации, которые годами не двигаются с места. Скажем, петиция по негражданам. Казалось бы, ничего не изменилось. И люди задаются вопросом: так есть ли вообще смысл обращаться? Я всегда говорю: капля камень точит. Это значит, что есть какие-то вещи, которые должны быть на повестке дня, чтобы у каждого было закодировано в подкорке: в Эстонии есть проблемы неграждан.
Люди этого не знают. И мы здесь как-будто приходим к пониманию, что есть такая проблема и ее надо решать, но тут состав парламента меняется. Например, в этот раз почти на 70%. Это означает, что тем, кто пришли, надо снова объяснять: у нас есть проблема неграждан, и это массовое нарушение прав человека.
– Назовите, пожалуйста, в качестве примера еще 2-3 темы, чтобы люди поняли, с каждой ли проблемой можно обращаться в структуры ЕС?
– Не с каждой, конечно. Но сейчас мы как раз делали годовой рапорт по петициям и обнаружили, что около 25% петиций касаются окружающей среды. Например, ситуация: идет расширение аэропорта, стало очень шумно; из-за этого у людей, живущих поблизости, падает стоимость жилья, ухудшается здоровье. В принципе это подпадает под нарушение европейского законодательства, директивы по шуму. И если страна-член нарушает какие-то европейские директивы, начинается производство о нарушении, которое приводит к штрафам.
Например, сейчас ЕС грозит Эстонии большим штрафом за нарушение того, что Эстония не имплементировала (не ввела в действие, не обеспечила введение норм международного права в национальное законодательство – ред.) законодательное положение, касающееся презумпции невиновности. У нас, как вы знаете, даже полиция безопасности выдает пресс-релиз: «Мы выслали очередного провокатора». А суда не было, и не было вердикта, который бы признал человека провокатором, но мы его уже так называем. Это нарушение европейского права.
И если бы такая петиция была бы, скажем, подана лет пять назад, возможно, производство по нарушению было бы начато раньше. Однако такой петиции не было.
Хочу сказать: если люди предполагают, что есть какое-то нарушение законов ЕС, следует обратиться к нам в бюро, и мы это дело рассмотрим, чтобы понять, есть ли смысл идти дальше. В свое время мы подавали петицию по повода нарвского мальчика, которого отобрали у матери социальные службы Великобритании. Дело получило широкий резонанс, и нам удалось «отбить» ребенка.
– А если вдруг наши русские родители напишут петицию, что с принятием закона о переходе обучения на эстонский язык нарушаются права их детей на образование на родном языке, вы этим вопросом будете заниматься?
– К сожалению, петиция здесь вряд ли поможет, потому что согласно основополагающим договорам ЕС, сфера образования регулируется каждым государством-членом самостоятельно. И здесь нам скажут: это не компетенция ЕС, мы ничего сделать не можем.
Еврокомиссия боится трогать эти темы
– В этом плане, кстати, есть плохой пример. У нас существует такой механизм, как гражданская инициатива. Он работает с начала 2019 года. Какую-то инициативу могут предлагать сами европейцы; надо собрать миллион подписей под инициативой из не менее чем 7 стран-членов ЕС. И тогда Еврокомиссия будет обязана ее рассмотреть и принять соответствующие действия. И такая инициатива была создана – «Спасательный пакет нацменьшинств», так как у многих национальных меньшинств в Европе много проблем. Не только у русских в Эстонии, но и у венгров в Румынии, у румын в Венгрии, у немцев в Словакии, я уж не говорю о каталонцах в Испании. Собралась инициативная группа (я туда не входила) и разработала пакет поправок, что надо бы изменить, чтобы не было дискриминации нацменьшинств. Собрали подписи. В Эстонии их собирала
«Русская школа в Эстонии», а затем мое бюро. Подали инициативу. И ничего не произошло! Еврокомиссия написала нам 22 страницы текста, которые можно уложить в два предложения: «Мы ничего делать не будем. Все в порядке». Почему это произошло? Потому что у нас есть, например, уже упомянутая Каталония, которая хочет отделиться, а это нарушение территориальной целостности Испании. Еврокомиссия боится трогать такие темы.
Но мы, конечно, будем продолжать давить дальше. Вот сейчас все говорят: а об украинцах вы подумали? Подумали! Мы очень им помогаем, мы желаем Украине победы. Но это не значит, что можно наплевать на русскоязычных людей в Европе.
«На самом деле это расизм»
– Мы поняли по вашим словам, что Украина сейчас для вас тема номер один. Вы говорили, что Европа предоставила беженцам убежище, но временное, и что делать дальше, никто не знает.
– Сейчас в Европе живет 18% населения Украины. И их может стать больше. У нас принято успокаивать себя разговорами о том, что они же все хотят вернуться на родину. Но есть желание, и есть возможности. Нельзя вернуться в город, которого нет. Человек, тем более с детьми, куда-то с трудом перебрался, только-только обустроился, и он будет сниматься с места и ехать голыми руками отстраивать что-то?! Я думаю, очень многие останутся. Да, на мой взгляд, эта тема пока хорошо не продумана.
Опять же, в ней есть масса нюансов. Например, Польша очень хорошо принимает украинцев. Но та же Польша выталкивала физически, отгоняла водометами людей, которых привез к границе белорусский президент Александр Лукашенко. И тогда все говорили: это не люди, это инструмент гибридной войны. Но, конечно же, многие понимают: на самом деле это расизм.
Дебаты по этому поводу в Европарламенте тоже идут и как раз в контексте Украины. Сейчас идет очередное исправление директивы о предоставлении политического убежища. И я знаю, что основной докладчик по этому вопросу предлагает такую поправку: мы не будем рассматривать как основание для предоставления убежища в ЕС, если это случай инструментализации мигрантов.
Инструментализация мигрантов – это термин, который применим к тому, что делал Лукашенко, когда бесконечно летали самолеты из Минска в Багдат и обратно и привозили к границе беженцев. Но это же живые люди, которые не должны умереть из-за того, что кто-то их использовал! Если мы позволим этому случиться, мы уже не будем той Европой, которой мы хотим быть, которая как бы стоит за любого человека.
Сейчас все выгладит так, что украинцы – как бы да, а вот прочие под вопросом… Но подобный же сценарий возможен, границы у нас длинные, и кто знает, кто кого откуда к ним подвезет.
Не хотелось бы упасть в ловушку двойных стандартов: одним мы помогаем, а других позволяем морозить до смерти.