Многие помнят эту женщину с тех времен, когда она железной рукой руководила работой Таллиннского городского, позже Харьюского уездного суда. Сегодня у нее совсем другая планида.
Как жизнь складывается – об этом и о многом другом рассказывает бывшая судья и новый член Центристской партии Хельве Сяргава.
Почему вы оставили должность судьи и председателя суда? Усталость навалилась?
Это была не усталость, утомляет ведь любая работа. Особенно когда ты так долго возглавляешь суды. У тебя 66 судей, 66 очень сильных личностей. Чтобы все работало хорошо - эта задача не из самых легких.
Я решила для себя также, что надо общаться с прессой. Именно для того, чтобы информация до людей доходила. Обычный человек не понимает, почему Юри получил семь лет, почему Мари дали только условный срок. Если ты сможешь это объяснить, человек поймет, что приговор был справедливым и правильным.
Я, да, была судьей 40 лет, так долго, что – нижайший поклон эстонскому государству – получаю за это весьма приличную пенсию. И я подумала: если хочу еще что-то в этой жизни сделать, то это последняя возможность, так как я все же и в свой паспорт заглядывать умею. И тогда как раз сложился такой исключительный момент, чтобы решиться на что-то другое.
Летом прошлого года вы вышли из Социал-демократической партии, а теперь вот вступили в Центристскую. Почему приняли именно такие решения? Вас не беспокоит то, что перебежчиков, в общем, не жалуют?
Мое глубокое внутреннее убеждение состоит в том, что человек должен предпринимать шаги прежде всего для самого себя. Быть может, кто-то делает их для того, чтобы выглядеть приятным и красивым, я не такая.
Когда я ушла с должности судьи и председателя суда, вышла на пенсию, со мной контактировали люди из разных партий, хотя, когда перестала работать судьей, даже не помышляла о том, что пойду в политику.
С первого раза ответила всем «нет». Но потом задумалась: а почему бы и нет? Присмотрелась, сравнила. Райнер Вакра был крайне настойчив, о нем можно в лучшем смысле сказать, что ты его в дверь гонишь, а он в окно лезет. Так что со второго захода я решила, что социал-демократическая и была бы для меня подходящей партией. Учитывая то, с какой должности я пришла, количество голосов, полученных мною на первых выборах в местное самоуправление, превысило все ожидания. Я говорила прежде, говорю и сегодня большое спасибо тем жителям столицы, которые меня поддержали.
Однако я не та, кому можно сказать: усадим тебя на диван, и будешь сидеть там тихо. Я не стану сидеть тихо. И в то же время я не делаю ни одного эмоционального шага. За четыре-пять месяцев до выхода из партии поняла, что это не мое. Но сразу решила – выхожу я, и у меня нет права упрекать тех, чьи ряды я покидаю. Если тебе не подходит, ты уходишь, но какие-то ведра с помоями ни на кого не выливаешь.
Социал-демократы пожелали, чтобы в Таллиннском горсобрании я продолжала оставаться в их фракции. Для меня это было честно и по отношению к моим избирателям. Я действительно была одной из тех, кто проголосовал за принятый в конце года бюджет. И на самом деле в этой фракции, когда ею руководил Райнер Вакра, и прежде случалось такое, что я и некоторые мои товарищи по партии голосовали по-другому. И это было нормально. Но в этот раз вышло иначе. Я находилась в Берлине и от журналистов узнала, что меня исключили из фракции за утрату доверия. Правда, за несколько минут до этого глава Таллиннского округа партии сообщил, что со мной прекращают сотрудничество. Они, видимо, не знают, что означает утрата доверия. Думаю, что с Райнером Вакра окончание сотрудничества было бы солиднее. Пусть будет так, я свое доверие к ним не утратила, жизнь продолжается. К тому моменту я решила, что присоединюсь к Центристской партии.
Ее предложение было самым заманчивым?
Как я уже сказала, у меня очень хорошая пенсия. И с самого начала я не ставила такой политической задачи, чтобы попасть на хлебные места. Естественно, я и от Центристской партии не скрывала того, что если вступлю в нее, то потому, что хочу там что-то сделать. Каждый человек понимает, что если желаешь сделать что-то большее, то у тебя должна быть какая-то позиция.
Пообещали место заместителя председателя горсобрания?
(Смеется). Ну, давайте дождемся этого решения горсобрания. Иначе все будет выглядеть так, что я какая-то курица, кудахчущая за дверью хлева, а ее туда и не впустят.
Вы называли три сферы, на которые, пребывая в Таллиннском горсобрании, обращаете наибольшее внимание: борьба с коррупцией и семейным насилием, а также проблемы квартирных товариществ. В ноябре 2017 года вы заявили, что возьметесь за искоренение коррупции в Таллинне. Насколько это вообще возможно и что удалось сделать?
Как судья и юрист я на самом деле знаю, что коррупция – самое хитрое преступление. Оттого, что все участники ею, так сказать, мирно повязаны. Разоблачителем может быть человек, стоящий рядом. Впрочем, и ему не так просто выявить. Я никакой не иллюзионист, чтобы утверждать – завтра или послезавтра коррупция исчезнет. У нее такие корни, что, если даже отрубишь, появятся новые, именно их искоренение является самым сложным, но не невозможным.
Находясь в ревизионной комиссии и проводя ревизии, я видела один вопрос, которым хотела бы заняться и освоившись в Центристской партии. А именно, мы ведь знаем, что во всех учреждениях есть внутренний контроль. Именно эти подразделения должны следить, чтобы все делопроизводство было корректным, соответствовало законам и нормам. Больше ничего, в общем-то, и не надо. Но я вижу здесь своеобразные ножницы. У предприятия есть руководитель, есть совет (по поводу этой структуры у меня тоже всегда был один большой знак вопроса).
…и последний, то есть совет, это место, где может «накапливаться» коррупция?
Абсолютно! Но пойдем дальше. Внутренний контроль – один из отделов, который подчиняется руководителям. А ведь он должен следить именно за их деятельностью. Хуже всего, если во внутренний контроль попадают либо некомпетентные люди, либо трусы. Быть там смельчаком сравнительно тяжело, с ним может случиться так, что завтра он останется без работы. Но я убеждена, что и смельчаков у нас хватает.
Мы можем разрабатывать антикоррупционные стратегии, написать еще 500 страниц, однако поможет лишь реальная деятельность, прямодушный внутренний контроль, компетентный совет и, разумеется, правление. Быть может, необходимо и закон подправить.
Нуждается ли Эстония в законе о семейном насилии, Таллинн – в центре для жертв насилия (идея Ирис Петтай)?
Ну, вопрос в том, что мы уже наделали множество законов, каждый день сидим за столами и строчим. Но закон без реальной поддержки, без покрытия есть бутафория.
Это факт, что домашнее насилие – это чрезвычайно серьезно, поскольку происходит между людьми, которые считали себя самыми дорогими друг для друга. Лично я уверена, что сегодня бурного роста семейного насилия не наблюдается, эти случаи, к счастью, выявляются.
Ни одна бумага и ни один центр не сделают явление несуществующим, если нет реальной деятельности. Все эти производства требуют колоссального времени. В это время женщине, да еще с ребенком некуда идти. Особенно тогда, когда квартира – собственность мужа-насильника. Что делать? По моему мнению, Таллинн мог бы выделить жертвам семейного насилия некоторое количество комнат, где люди могут жить, пока в их случаях не будет найдено решение. Я, естественно, хотела бы сказать – переселим насильника в другое жилье, но, если он не пойдет туда добровольно, то с юридическими разборками это займет много времени. А цель - вытащить из этой ситуации жертву. Ей нужна крыша над головой! И уже под этой крышей она получала бы комплексную юридическую, психологическую и т.п. помощь.
Тема квартирных товариществ тоже была для вас чрезвычайно важна. Что стало с планом создания внесудебную комиссию по спорам квартирных товариществ?
Пока так и остается планом, но я намерена вдохнуть в него жизнь. Тем более, что теперь я в правящей партии.
Размышляла также над тем, как помочь старым товариществам с ремонтом балконов. Город мог бы объявить конкурс на проведение их аудита. Ведь у людей, которые в таких домах обычно живут, денег на это нет.
И, конечно, прямо очень хотелось бы ликвидировать спорные и вызывающие разночтения места в Законе о квартирной собственности и квартирных товариществах. Если закон делают для обычных людей, его все должны понимать одинаково. Надо сделать ряд предложений и принять реально возможные, поскольку материальные ресурсы городов ограничены.
Вы - «Мать года 2014». В моем представлении за этим титулом – жизнерадостная женщина, которую любят супруг и дети и жизнь которой прекрасна и безмятежна. Тем не менее в вашей семье большое горе: ваш сын - адвокат Виктор Сяргава – под судом в том числе по обвинению в принадлежности к преступному сообществу (обвинение, с которым вы в своей судейской карьере сталкивались неоднократно). Он заявил в СМИ, что в рамках этого уголовного дела провели незаконный обыск, в Госпрокуратуре из дела незаконно и тайно убрали 690 страниц с доказательствами. По словам Госпрокуратуры, ничего противозаконного не выявлено, а приведенные в прессе утверждения не соответствуют действительности. Что вы обо всем этом думаете?
Есть такой принцип, которому надо следовать: клиенты приходят, клиенты уходят, а ты никогда не должен вникать в заботы и проблемы своего клиента до самого конца. Заботы и проблемы клиентов адвокат должен воспринимать значительно прохладнее, чем их воспринимает мой сын. И мой муж, для которого проблемы каждого работника больше, чем его собственные. И если ты в них погружаешься таким образом, то действительно всегда существует чрезвычайно большая опасность, что, если даже ты ничего не сделал, можешь оказаться, например, фигурантом уголовного дела. Однако давайте все же дождемся окончания этого дела.
Кто адвокат вашего сына?
Он отказался от адвоката, но тогда его назначил суд, так как в уголовном деле адвокат обязателен. Это кто-то совершенно новый, я не знаю.
Много лет посещая судебные процесс в качестве журналиста, заметила железное правило - аргументы адвокатов отражаются в решениях эстонских судов куда реже, чем прокурорские. Что скажете?
Да, в этом я с вами соглашусь, однако сейчас как человек со стороны чувствую, что в последнее время эта тенденция меняется. Но что меня порой раздражало и как судью, так это то, что у нас сразу выставляют всех как закоренелых преступников. О презумпции невиновности не знают. Как и в недавнем случае бывшего вице-мэра Тарту Суворова. Суд его оправдал, но сколько лет его представляли как стопроцентного преступника.
Есть еще одна вещь, где я имею свое твердое мнение. Работая судьей, я понимала так, что оперативно-розыскные мероприятия проводятся только тогда, когда никаким иным образом нельзя добыть хоть какую-то улику. Но когда я смотрю на эти цифры, то они говорят сами за себя. В некоторых компаниях приходилось слышать, как кто-то спрашивает у соседа по столу: а ты что, оставил свой телефон в машине? Неужели мы и в самом деле дожили до того, что люди боятся? Это выглядит пугающе. Надеюсь, что это не так. Как юрист хочу быть уверена, что все эти мероприятия законны.
Суд – не канцелярия Господа Бога. Тоже грешен. Какие еще недостатки вы видите в судебной системе Эстонии?
Слишком долгие судебные разбирательства. Конечно, это не укладывать дрова в поленницу (хотя и это надо делать как следует), каждое дело – это судьба человека. Судебных дел очень много, но обращающимся в суд от этого не легче.
Меня всегда занимал вопрос, как председатель суда распределяет дела, с учетом чего?
Председатель суда не распределяет дела уже очень много лет. Распределяет компьютер. Это идеальный способ распределения.
И все же кажется, что, к примеру, Виолетту Кываск назначили судьей на процессе по делу Бронзовой ночи неслучайно. Этот человек имел смелость вынести там оправдательный приговор…
Да, я помню это дело, знаю и о психологическом давлении в нем. Несмотря на это, Виолетта Кываск осталась судьей. То дело тоже было распределено случайно.
Между судьей и судьей неизбежно есть разница. Но я утверждаю, что в Таллинне работали судьи, осмеливавшиеся выносить и оправдательные приговоры, работали судьями большие личности.
Какой судебный процесс и почему вы бы назвали самым запоминающимся в своей судейской практике?
Я рассматривала очень значительную часть дела фирмы Desintegraator. Никогда не боялась выносить оправдательный приговор. Вынесла его и там. После оглашения приговора дверь моего кабинета распахнулась, вошел прокурор и заявил – это он может утверждать, что в этом кабинете я долго не просижу. Судьба распорядилась иначе, и я просидела в таком кабинете столько, сколько сама хотела, и ушла оттуда сама. Если бы я тогда испугалась, то с работой, конечно, пришлось бы расстаться.
Запомнился процесс, где были осуждены молодые мусульмане, связанные с ИГИЛ. Он был внутренне довольно тяжелым. Фанатизм – жуткая вещь. Я рассматривала дела об ужасных убийствах, но даже они запомнились меньше.
Конечно, вспоминается процесс, на котором под судом была большая группа заключенных, в том числе четверо пожизненных. Судили их за жестокие преступления, совершенные в тюрьме. Этот суд, соблюдение порядка в зале потрепали много нервов.
И одно дело об убийстве, по которому проходил муж, убивший жену, осталось в памяти потому, что каждый день начинался с выкрутасов – то подсудимый-эстонец требовал переводчика, потому что начинал говорить по-русски в надежде, что переводчика не найдут и заседание отложат, то он внезапно заболевал и приходилось вызывать скорую.
И все же не жалеете, что променяли судейскую мантию на тернистый путь политика?
Нет, я ни о чем в своей жизни не жалею, так как жизнь изменить нельзя. И как же мне тогда сожалеть о ней? Это моя жизнь и судьба, со своими радостями и горестями.
Интервью взяла Маргарита Корнышева, советник Эстонского бюро депутата Европарламента Яны Тоом