В феврале Таллиннский университет провел научную конференцию «Европа в трудные времена – что можно сделать?» («Europe in Hard Times – What's to be Done?»). Цель конференции – способствовать всестороннему обсуждению тему, которая для нашего времени является определяющей: форма и содержание европейской интеграции.
Одним из участников конференции стал Массимо Ла Торре, профессор философии права в Школе права университета Magna Graecia в Катандзаро (Италия) и приглашенный профессор европейского права Таллиннского университета. Массимо Ла Торре изучает европейское, публичное и конституционное право. В настоящее время он работает над такими темами, как европейское гражданство, концепция конституционного государства и сравнительная роль обороны в различных законодательных системах.
В числе прочего профессора Ла Торре тревожит и положение эстонских неграждан: «Ситуация в обществе, в котором есть столько лиц без гражданства, кажется мне весьма странной и по-настоящему тревожной. Особенно она в политическом и социальном плане: получается, есть множество людей, которые, будучи юридическими отщепенцами, не ощущают себя интегрированными в общество данной страны – и от них нельзя требовать искренней лояльности к этой стране».
«На экономической интеграции можно проехать лишь часть пути»
Насколько влиятельны правоведы в ЕС сегодня? Влияют ли они на практику, на политиков?
Сложно сказать. Тут всё зависит от политиков! Если политики умны, они просят помощи у экспертов, у ученых – и извлекают пользу. Ну а если политик неумен, если он узколоб... Впрочем, правоведение может оказывать влияние на политику и по-другому. В Европейском Союзе очень важные решения принимаются также, хотя и не исключительно, судьями Европейского суда в Люксембурге. Там, можно сказать, встречаются политика и юриспруденция – хотя бы потому, что судьи часто и сами являются правоведами.
Или возьмите Дитера Гримма, уважаемого участника нашей конференции. Когда-то он был профессором в университете, и сейчас он тоже профессор, но в промежутке Гримм работал судьей, членом очень могущественного Федерального конституционного суда Германии. Правоведы и судьи очень близки, во многом их взгляды совпадают. Для ЕС это очень важно. Европейское право во многом создается судьями.
Фактически вы говорите о том, что на уровне ЕС связь между правоведением и политикой работает?
Зависит от уровня политики ЕС, конечно. У нас есть Европейская комиссия, но иногда куда важнее генеральные директораты, возглавляемые комиссарами: в руках у каждого такого генерального директоры сосредоточена большая власть. Обычные генеральные директоры – не политики, зато среди них попадаются правоведы.
Мне показалось, что участники конференции все понимают, что с ЕС что-то не так...
На конференции мы услышали по крайней мере два детальных предложения, как именно решать проблемы ЕС. Первое – это подробный проект Фрица Шарпфа по реформированию системы голосования в ЕС. Второй – предложение Дитера Гримма сделать часть Договоров ЕС «вторичным законом» – или, иными словами, деконституционализировать ЕС. В нынешних обстоятельствах странам-членам ЕС не хватает свободы, так сказать, они не в состоянии адекватно решать насущные проблемы. Судьи в ЕС решают слишком многие вопросы, и уже одно это точно неправильно. В каком-то смысле судьи заменили политиков.
Еще одна проблема – теория, согласно которой интегрировать страны-члены можно только через экономику. Об этом говорил профессор Джандоменико Майоне: такая интеграция просто не работает. Более того, люди в ЕС не понимают, что происходит. Идея евро как двигателя европейской интеграции также весьма проблематична. На таком двигателе можно проехать часть пути, но в какой-то точке интеграция обязана стать политической.
«Судье из Франции и судье из Венгрии не так-то легко понять друг друга»
Майоне говорил о том, что у нас нет ясной цели...
Да, и еще о том, что в итоге целью у нас стал сам процесс. Возьмем большое расширение ЕС в 2004 году. Лично я недоумевал, зачем оно нужно, однако это расширение было «продавлено» британцами – а теперь они выходят из ЕС. Зачем им это было нужно? Чтобы ослабить ЕС? Самый первый Европейский союз, состоявший из шести европейских государство, был достаточно однороден: Бельгия, Франция, Италия, Люксембург, Нидерланды и ФРГ все были странами Западной Европы. Да, в прошлом они воевали друг с другом, в особенности Германия и Франция, и все-таки у них была общая история.
Но разве есть какая-то общая история, скажем, у Италии и Эстонии? И все равно они входят в одну организацию. Сегодня европейское сообщество стало слишком широким. Традиции очень разные. Несмотря на все проблемы и все различия между странами Западной Европы, власть закона там была очень сильной. К сожалению, по историческим причинам власть закона в Восточной Европе не так сильна. Вы объединяете две различные традиции – и чего вы ждете? Судье из Франции и судье из Венгрии не так-то легко понять друг друга. Они получили разную подготовку, у них различаются бэкграунд и ценности.
Я уверен, что такое быстрое расширение было ошибкой. ЕС слишком велик и исключительно неоднороден. То, что происходит, часто идет против западных ценностей. Возьмите речи венгерского премьер-министра Виктора Орбана – или распространяющийся в Венгрии, а теперь и Польше антисемитизм. Как мы можем быть в одном союзе с людьми, которые используют антисемитизм в политическом дискурсе?
На сегодняшний день мы имеем в ЕС британское наследство: продавливание неизбирательного расширения, которое сделало ЕС слабее. В какой-то момент появилась идея принять в ЕС Украину, что было бы крайне неосмотрительно. И еще Турцию. Были даже люди, которые приняли бы в ЕС Россию. И Марокко. Так что, да, от процесса расширения у меня впечатления такие же, как от процесса интеграции, оно стало самоцелью, что для брюссельских бюрократов хорошо: у них есть работа!
Хорошо, но что тут можно сделать? Невозможно же вышвырнуть страну из ЕС...
Невозможно. И поступать так нельзя. Но мы должны быть очень осмотрительны в будущем, со странами, которые хотят к нам присоединиться, будь то Сербия или Турция. Чем больше союз, тем меньше определенности с целью этого союза. Самая первая федерация, объединившая шесть стран, была реальна и возможна. А теперь у нас есть еще одна трудность, евро, который функционирует в странах с очень разной экономикой – Германия, Италия, Греция, Эстония...
Дитер Гримм сказал в конце конференции, что должен быть некий третий путь. Ясно, что политической федерации не будет, и так же ясно, что мы не вернемся к раздробленным национальным государствам. Профессор Элефтериадес предлагал «союз народов»...
Я думаю, это в основном риторика. Что такое «народы» без государств? По-моему, можно быть уверенным только в одном: у нас уже были и опять будут, причем скоро, проблемы с евро. Положение может стать очень тяжелым. Ряд стран стоят буквально на краю пропасти, Италия, например. Некогда Италия была очень проевропейской страной, но сейчас поддержка ЕС у нас очень низкая...
Я думаю, у ЕС есть единственный способ выжить и вновь процветать: как-то замедлить темп интеграции, снизить ее уровень, сократить ее размах. Мы должны несколько отступить назад, а не рваться вперед. Майоне верно сказал: нам нужно развивать дифференциацию по функциям. Он предложил сделать предметом более плотного функционального подхода к интеграции сферу общеевропейской обороны, однако, должен признаться, я отношусь к этому скептически: наша безопасность по-прежнему базируется на трансатлантическом сотрудничестве. Нельзя себе представить, чтобы Европа стала независимой от США в военном аспекте. А без единой европейской обороны невозможно выработать единую внешнюю политику. И в этом Майоне тоже прав.
«И интеграция, и лояльность основаны на равном обращении»
Одна из интересующих вас тем – европейское гражданство. Сегодня все люди с паспортами стран-членов ЕС могут гордо сказать: «Мы – граждане Европы». Чем еще может быть европейское гражданство?
Европейское гражданство может быть еще много чем, конечно, но не думаю, что эти планы могут реализоваться. Например, резидент с европейским паспортом мог бы голосовать на парламентских выборах. Если я – резидент Эстонии и у меня итальянский паспорт, я не могу голосовать на выборах в эстонский парламент. Но почему? Я могу участвовать в муниципальных выборах, кстати говоря, а вот выбирать эстонский парламент – не могу.
Далее: у нас есть Erasmus, программа студенческого обмена, и было бы здорово, если бы у нас появилась аналогичная программа в сфере занятости. Молодой итальянец мог бы полгода или дольше работать в эстонской больнице или любом другом учреждении. Это и правда был бы «союз народов».
Как по-вашему, возможно ли однажды гражданство ЕС на единой для всех базе? Что может стать такой базой – ius soli, «право почвы», или ius sanguinis, «право крови»?
Да, такое гражданство возможно, но для государств это очень чувствительная сфера. Конечно, государства предпочитают сами выбирать принципы гражданства. Если отобрать это право у государств и передать его ЕС, одним росчерком пера у нас появится федерация. В принципе, сам я – за «право почвы». «Право крови» – это традиционное и очевидное решение, однако у человека должна быть и возможность получить гражданство страны, в которой он родился. Кроме того, путь к натурализации должен быть легким для тех, кто живет в стране сколько-то лет и говорит на государственном языке.
У Эстонии есть проблема в области гражданства – это проблема неграждан. У нас очень много людей с так называемыми серыми паспортами, 83 тысячи, это 6-7% населения. Многие из этих людей родились здесь и живут в Эстонии всю жизнь. У них возникают проблемы в ЕС, так, они должны ходатайствовать о разрешении на работу...
Я не знаю деталей эстонской ситуации и законодательства в области гражданства, простите меня. Но в целом, я думаю, нельзя отказывать в гражданстве, не посягая на основные права человека. Вы знаете, что в статье 15 Всеобщей декларации прав человека сказано, что (1) каждый человек имеет право на гражданство и (2) никто не может быть произвольно лишен своего гражданства. Что означает, что вам не могут отказать в гражданстве, если у вас нет права на какое-то другое гражданство. Ситуация в обществе, в котором есть столько лиц без гражданства, кажется мне весьма странной и по-настоящему тревожной. Особенно она в политическом и социальном плане: получается, есть множество людей, которые, будучи юридическими отщепенцами, не ощущают себя интегрированными в общество данной страны – и от них нельзя требовать искренней лояльности к этой стране. И интеграция, и лояльность основаны на равном обращении, на правах, которые являются общими для всех, – как доказывал великий американский философ права, покойный Рональд Дворкин.